Наступивший 2004 год знаменует собою новое качество эпохи. Если - считая с 31 декабря 1999-го, когда вынужденно-досрочно ушел президент Борис Ельцин, а с ним, по сути, зачах весь этап наступательного либерализма, - мы легкодумно перебирали год за годом и не замечали между ними какой-то принципиальной разницы, то нынешний, 2004-й, по общему мнению, `сулит нам, раздувая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи`...



`Мятежи`, понятно, не социально-революционные, а административно-структурные, направленные не на слом, а на модернизацию государственной системы, на укрепление державных начал. И оттого вполне сравнимые с хрестоматийными диалектическими `скачками` от вчерашнего к завтрашнему, от несовершенного к совершенному, от слабого к сильному.

2004-й станет годом триумфального шествия президентской власти. Он распадется как бы на две равновеликие части: весной страна получит окрепшую путинскую руку, а зимой, в ноябре-декабре, вскоре после выборов президента в далекой Америке, высший российский истеблишмент будет не торопясь решать вопрос о коренных и перспективных `сдвигах` в родной Конституции.

Медовый месяц демократии заканчивается - начинаются суровые будни государственного строительства.



`Мы с тобой

по звездам идем...`

Фундаментальное усиление президентской власти просматривается уже без микроскопов. Впервые новогоднее приветствие нашего лидера передали все национальные телеканалы, включая диссидентское НТВ и аполитичный `Спорт`. Да и на мартовских выборах-2004 Владимиру Путину - в отличие от Бориса Ельцина весной 1996-го - не понадобится запасной игрок типа генерала Лебедя, который, получив в первом туре немалое количество голосов, передаст их во втором старшему товарищу - в обмен на какую-то приятную командную высотку.

Недавний опыт с Валентином Варенниковым - совсем не аналог: он касался только думских, то есть коллективных, турниров, когда надо было срочно поднимать в гору новоиспеченную организацию - блок `Родина`. Знаменитый ратный герой сыграл там - по талантливому сценарию кремлевских драматургов - полезную роль свадебного генерала.

А Александр Лебедь был на президентских, то есть индивидуальных, ристалищах 1996-го отнюдь не праздным гостем: должность секретаря Совета Безопасности он отдарил пятнадцатью процентами своих голосов, буквально переломив массовые настроения во многих регионах России. Но в ближайшем марте такие номера ни к чему: обстановка принципиально изменилась, и за восемь лет много воды утекло.

Сегодня Кремль свободнее и в замыслах, и в тактике: он естественно и закономерно опирается на плечистый чиновный аппарат. В эпоху потрясений и кризисов чиновничество всегда и везде шагает в латах управленческого гегемона. У нас это значение оттенено особой спецификой: если на Западе основной носитель собственнических начал и навыков - класс буржуазии - прорывался к власти вслед за буржуазными революциями (пройдя перед тем долгую и трудную школу первоначального накопления), то в России буржуазный по духу и смыслу переворот (именно переворот, поскольку о революции как об исторически обусловленном масштабном действе в связи с событиями 1991 года говорить несерьезно) произошел - парадокс! - в отсутствие всякой буржуазии.

Сей ответственный акт, прямым наследником которого является президентский режим Владимира Путина, стал - вопреки канонам истории - не завершением, а отправной точкой широкого первоначального накопления капиталов. Его произвело сверху, использовав свои рычаги и полномочия, российское республиканское чиновничество, утомленное диктатом партийно-советского руководства.

Так что революции в 1991-м, несмотря на красивые романтические сказки, не было, так как не было, да и нет по сей день, ее реальных и традиционных движущих сил.



Наша буржуазия пока

не слишком буржуазна

Никто иной как чиновничество во главе с группой Бориса Ельцина и выступило в роли не существовавшей тогда буржуазии. Без российских бюрократов никакие метаморфозы, идущие в стране добрых 12 лет, просто не могли бы состояться, что и предопределило супертяжелый вес исполнительного звена, и довольно легкий - амбициозной новорусской буржуазии.

Исключительно важно и другое: события августа-декабря 1991-го - уход с арены КПСС и распад Советского Союза - лишь на внешнем, политическом, уровне (на глазок!) - стали некоей буржуазной `революцией`, неотделимой от демократического переустройства общества. А в глубинном, социально-экономическом, разрезе они послужили толчком к весьма болезненному первоначальному накоплению, неотделимому от норм и принципов авторитарного абсолютизма, тем более в конкретных условиях послекоммунистической России.

Почти сразу завязалась неизбежная подспудная борьба двух антагонистических и одновременно взаимопроникающих тенденций - либерально-демократической и авторитарно-демократической. Ее открытая затянувшаяся фаза подходит к концу. В Европе такие перемены были на столетия разнесены во времени, а в теперешней России, из-за многих обстоятельств, практически слиты воедино, что и порождает устойчивые интеллигентские галлюцинации о парламентской республике.

Следует усвоить: переход от докапиталистических или некапиталистических укладов к капитализму не является ни буржуазной революцией (по либеральному словарю), ни буржуазной контрреволюцией (по `азбуке коммунизма`). Это - всего лишь `заря` первоначального накопления капиталов со свойственной ему политической надстройкой - абсолютной монархией или, в нашем случае, президентской республикой. (В Старом Свете подобные процессы развертывались в XV-XVI веках).

А буржуазная революция - коли уж квалифицированно продолжать тему - относится к этапам гораздо более поздним, гораздо более сложным, когда зрелая, опытная, вставшая на ноги буржуазия мало-помалу диктует свою волю прогнившему престолу, а то и вооруженным путем ниспровергает `тиранию`. В Англии такая напасть пришлась на середину XVII столетия, во Франции - на конец XVIII, в России - на февраль 1917 года, в Германии - на ноябрь 1918-го.

Тогда-то и зарождались идеи парламентской республики, постепенно крепли ее институты. И то не сразу: не забудем ни протекторат Кромвеля, ни империю Наполеона, ни `лавровое` соперничество Керенского и генерала Корнилова, ни шумных кульбитов в немецкой истории. Ну а в России, увы, многие достижения пошли насмарку: большевики ликвидировали частную собственность, и в 1980-х пришлось все начинать с нуля.



Единственный порядок

в общем беспорядке

У эпохи первоначального накопления и периода буржуазных освободительных движений - совершенно разные антуражи, гарниры и начинки. Поэтому не надо, господа, оплошно путать меню, смешивая все блюда в один несъедобный винегрет. Не надо употреблять всуе такие обороты, как термидор, бонапартизм и узурпация. Все сие, поверьте, принадлежность далеких миров. А у нас можно говорить о периоде первоначального накопления, о возрождении пропорций царского режима в республиканско-авторитарной отливке.

До парламентской республики еще шагать и шагать, а над страной владычит президентский абсолютизм, который точно характеризует фраза Маркса о единственном порядке в общем беспорядке. Ибо только сильная, волевая и самодостаточная власть сумеет добиться, чтобы между верхами и низами, элитой и народом, героями и толпой не пролегла гибельная пропасть.