...(Продолжение, начало на первой полосе)

Общий портрет явления уже нарисовали политологи и специалисты по PR, которые убеждены, что «планктон» — ярко-выраженная целевая группа. Если поверить им, получается, что наш абстрактный герой — молодой человек (20–35 лет), имеющий высшее (но не всегда качественное) образование. Как правило, это специалист «широкого профиля»: в случае необходимости или при смене места работы маркетолог может быстро переквалифицироваться в пиарщика, а специалист по рекламе — в копирайтера. Типичный представитель «офисного планктона» не имеет собственных подчиненных и не является последним звеном производственной цепочки. То есть он не отягощен ответственностью за других людей и не принимает принципиальных решений.


Офисный центр — не профессия

Между тем социальные психологи вообще умывают руки и возлагают всю ответственность за новоявленный «класс» на нашего брата-журналиста. Они убеждены, что десять лет для формирования социальной группы — не срок.
Например, кандидат психологических наук Ирина Воробьева считает, что у офисных работников нет единой общности интересов, а это одна из главных характеристик любой социальной группы. Причем интересов нет как профессиональных (все же работа в офисном центре — не профессия), так и любых других.
У сотрудников каждой фирмы свои заботы: одни занимаются «горячими» продажами товаров и услуг, другие — рекламой, третьи — интернет-технологиями. У каждого свои отношения и с руководством, и с коллегами. У каждого свой спектр эстетических, идеологических и политических пристрастий. А то, что три сотрудника одного и того же офисного центра проголосовали за «Единую Россию», а двое ходили на «Марш несогласных», еще ничего не значит.


Люди информационного века

Но если оставить за скобками научные штудии, можно вспомнить, что сотрудники офисных центров информационно мобильны. Каждый на «ты» с компьютером, прекрасно ориентируется в Интернете, а с помощью «аськи» и социальных сетей поддерживает ежедневный контакт с десятками себе подобных «офисных страдальцев». И, между прочим, это отличные каналы распространения любой информации. К тому же источник — близкий друг (или, что не так важно, друг друга), а значит, он вполне надежен.
Есть и еще один пункт, который также объединяет «офисных», — это, вопреки всем правилам корпоративной этики, ярко выраженная нелюбовь к своему работодателю. За то, что заставляет много работать, мало платит, постоянно штрафует или отключает Интернет.


Потенциально опасные

Такое вот перманентное недовольство начальством настораживает публициста и политолога Павла Данилина. Он убежден, что и действующая власть для офисных сотрудников — точно такой же «образ безликого босса, которого можно критиковать и который ничего за это не сделает». Данилин считает, что «планктон» наиболее восприимчив к антикремлевской пропаганде, а, имея доступ к коммуникативным ресурсам, в кризисные моменты может быть серьезно опасен для действующей вертикали власти.
«Офисный планктон» уже не раз называли «новыми угнетенными» и «пролетариями ХХI века». С этим трудно спорить — офисные страдальцы зачастую социально не защищены, полностью зависят от капризов руководства, их рабочий день может быть ненормированным, а основная часть зарплаты, как правило, выдается в конвертах. Их легко увольняют, к их мнению никто не прислушивается.
А тут еще и экономические потрясения последних месяцев. Работодатели считают каждую копейку, освобождают офисы от балласта — и не очень эффективный «планктон» первым попадает под сокращение. В течение февраля в одной только Москве без работы останутся 250 тыс. «пролетариев технологического столетия». И нет никаких шансов, что «офисный планк­тон» сможет найти себе применение в реальном секторе экономики, ведь в подавляющем большинстве эти люди не умеют работать руками. И, разумеется, не хотят.


Трудности перевода

Так уж случилось, что «планктон» выполняет в России функции среднего класса. «По умолчанию он сам выбрал для себя эту роль, — говорит социальный психолог Ирина Воробьева. — Хотя подавляющее большинство офисных сотрудников не имеет для этого никаких оснований».
Действительно, западная социология относит к среднему классу людей с ежемесячным уровнем доходов от $ 2 тыс. до $ 15 тыс., у которых имеются собственная недвижимость, автомобиль (лучше — два) и банковские счета с некоторой суммой накоплений. Высшее образование желательно, но роли не играет. Место работы тоже второстепенно — всякий квалифицированный рабочий в Европе и есть средний класс, чего не скажешь о всяком офисном клерке.
В России все не совсем так. Оставим за скобками уровень доходов, количество объектов недвижимости и банковские счета. Здесь у нас своя, «суверенная», песня, и российский средний класс (читай — «офисный планктон») неплохо чувствует себя в коммуналке, не имея в холодильнике ничего, кроме йогурта и магазинных пельменей.
Однако, в сравнении с Европой, это еще не все отличия. Там у любой общественной группы, у среднего класса в том числе, присутствует некоторое количество безусловных социальных рефлексов. Если государство делает что‑то не так, общество взрывается. В конце концов, это средний класс выходит на многотысячные манифестации, это они способны парализовать все транспортное движение во Франции или Германии, протестуя против несправедливых законов или действий правительства. Если температура в бюргерском болотце повышается хотя бы на один градус, власть потеет так, будто попала в хорошую сауну. Отставка одного-двух одиозных министров в таком случае называется — легко отделались.
Европейский представитель среднего класса может ни разу в жизни не посетить избирательный участок, он не назовет правящую партию своей страны, не сможет отличить христианских демократов от «зеленых», он не читал Пруста и Джойса, но он не даст наступить себе на горло.
О российском «офисном планктоне» такого пока не скажешь.


Понижение классом

В свое время экономист Михаил Хазин определил «офисный планктон» как «молодых людей, которые привыкли получать тысячи долларов просто за факт своего существования».
С «тысячами долларов», разумеется, можно спорить, но офисные работники действительно являлись пропагандистской иллюстрацией «стабильных путинских лет». Это они поддерживали своими скромными рублями потребительский бум, это для них снимались дорогостоящие отечественные блокбас­теры, с оглядкой на их (не всегда взыскательные) вкусы работали «модные» писатели и глянцевые журналисты.
Но — у всякой сказки есть свой финал, и он, к сожалению, не всегда бывает счастливым.
Кризисные явления в экономике уже больно ударили по «офисным». Те, кто еще не попал под сокращение, катастрофически теряют в доходах: виной всему и урезание заработной платы, и стремительная девальвация, и рост цен. Приходится пропорционально сокращать расходы — отказываться от привычных посиделок в кофейнях, переезжать из съемных квартир обратно к родителям, ставить большой жирный крест на идее отпуска в Турции, забыть об автомобиле в кредит.
Беззаботной и сытой жизни больше не будет. Если перевести этот тезис на язык современной социологии, «офисному планктону» придется расстаться с некоторыми родовыми признаками среднего класса.
«Поэтому нельзя исключать, что в скором времени мы станем свидетелями «мягкой» маргинализации «офисного планктона», — резюмирует кандидат психологических наук Ирина Воробьева. — И если одни просто тихо пересидят подобное «понижение классом», другие, не выдержав удара по психике, обязательно пополнят социальные протестные группы».